ХОРРОР
Надежда – худшая из пыток.
(китайская мудрость)
На изломе XVII века, в местечке Блекхолл, что неподалеку от Кингстона родилась девочка, чуднее которой не являлось на свет ab ovo.
Была она чрезвычайно худа, прозрачна до неприличия (шутка ли, все потроха как на ладони!), с огромной головой, тонкими и длинными конечностями с ломкими узловатыми пальчиками, с множеством устьиц на коже для дополнительного поглощения кислорода и совершенно безволосая. Но главной ее особенностью был третий глаз, по-хозяйски расположившийся над переносицей, закрытый и никем не понятый. Ее мать, высушенная северными ветрами крестьянка, впервые увидав свое дитя, заголосила от радости и на этом померла. Отец взялся выхаживать малютку, назвав ее нежным именем Хоррор.
Прошло 12 лет. Девочка подрастала, питаясь солнечным светом, тянулась ввысь, словно желая однажды темечком коснуться небес, а вместе с ней, все увеличиваясь в размере и грозя заполонить ее всю и выскочить наружу, росла и ее душа. Никто в деревне не мог нарадоваться на «пучеглазку», как прозвал ее приходской священник. Она была феей для детворы, обожавшей ее за кротость и умение рассказывать чарующие сказки, предводительницей собачьей стаи, теленком для старой коровы Магды, губкой для сентенций нудным старушкам, нянькой младенцам, утешением обездоленным, глазами слепым, судьей неправым, гордостью и отрадой отцу.
Но, что самое чудесное, ее внешность в течение первых пяти лет претерпела удивительные изменения. Вначале, кожа ее, такая сухая и прозрачная, в шесть с половиной месяцев вдруг за одну ночь обрела матовость, атласность и фарфоровость. В следующие полтора года зарубцевались и совсем исчезли устьица, а тело приобрело правильные пропорции. На пятом году жизни пробили себе дорогу волосы, состоявшие из тончайшего золотого шелка. В свой пятый день рожденья Хоррор впервые открыла вначале левый, а спустя неделю – правый глаз. И только третий, самый норовистый, не подчинился ее воле и остался досыпать. Глаза у нее были синие как совесть, и поражали своей непредвзятостью.
В двенадцать она оправдала все надежды и разбила все сердца, затмив своей красотой саму природу. Третий глаз открылся в сочельник и был он янтарного цвета, да такой пронзительности, что пришлось прикрыть его листком липы, чтобы он не лишал людей удовольствия привычно обманывать себя и других.
Все без исключения, знавшие Хоррор, изумлялись ее способности узнавать о том, что кто-либо из односельчан попал в беду и ищет помощи. Она всегда оказывалась на месте первой и неизменно выручала горемыку. Спасенные ею затем вспоминали, что из-за ее спины вылетал радужный вихрь, в котором угадывалось живое существо, подхватывал их и уносил прочь от опасного места. Сама же Хоррор оставалась недвижимой до тех пор, пока «вихрь» не возвращался и не относил ее на дальнее гречишное поле.
Возвращалась с поля она всегда в одиночку. В этом крылась какая-то тайна, однако ж, тайной была и сама Хоррор. И все же, даже самые злые языки немели, будучи не в силах назвать ее ведьмой. Она излучала столько света, что представлялось, словно само провидение посылает ангелов следовать за ней, даря людям спасение.
Тайной Хоррор был не ангел, не леший, не добрый гном и не вурдалак. Ею был Мальчик, прилетевший с далекой звезды. Однажды, занимаясь со своим везауритом теорией струнного межпространственного перехода, он услышал слабый мысленный призыв беспредельно одинокого маленького существа, нечаянно или намеренно настроенный на его персональную частоту. На Мальчика пахнуло прелой соломой и чем-то до занозливости родным и непреходящим. С этой секунды он был обречен, ибо отравился любовью и истек состраданием.
Он рыскал по космосу в слепой надежде отыскать зовущего, пока мудрый везаурит не составил для него список находящихся в домене и пригодных для жизни планет. Дело пошло на лад и пару вечностей спустя Мальчик нашел Хоррор на бирюзовой планетке брюзгливого желтого карлика.
После они с Хоррор еще долго не могли увидеться (из-за индивидуальной непереносимости и сильнейшей аллергии Мальчика на человечество он не мог ступить на Землю до тех пор, пока везаурит не создал для него вакцину)и лишь ходили друг к другу в грезы. Наконец, измученные ожиданием встречи, уставшие, но счастливые, они ее дождались, пожурили за опоздание, выпили морса, обнялись и растворились друг в друге…
***
На деле же было так…
Как-то осенью мать Хоррор отправилась в рощу искать трюфели. Поросенок, которого она взяла в помощники, стал усердно рыть в одном месте. Женщина, боясь, как бы он не съел трюфели раньше нее, отогнала злодея и принялась копать самостоятельно. Вдруг что-то укололо ее. Достав руку из вырытой ямки, она увидела торчащий из запястья продолговатый и, судя по всему, металлический предмет. Неожиданно раздался щелчок, отлетел защитный корпус, мелькнуло что-то синее, и затем в одночасье это «что-то» было впрыснуто в руку женщины. С диким воплем, проклиная свою любовь к трюфелям и забыв о поросенке, она понеслась прочь, понося всех святых и оглашая округу. Через восемь месяцев родилась Хоррор.
В шприце, уколовшем ее мать, находился генетический материал расы милеатов, звездная система которых была уничтожена голодной черной дырой десятки тысяч лун назад. Милеаты знали о своей скорой гибели, но поблизости не было сколь-нибудь пригодных для жилья звезд с планетами, а технологией переброски себя на дальние расстояния в виде информационных пакетов они, увы, не владели. Им оставалось лишь одно – заполнить все имеющиеся корабли дальнего следования собственным генетическим материалом и отправить их вечно блуждать в чернотах космоса в надежде, что однажды кто-нибудь воскресит их народ.
Так и случилось. Благородные эцварокены с планеты Риин наткнулись на корабль милеатов и стали переправлять их материал на свою планету, доставляя его небольшими партиями на шлюпах (корабль транспортировать не удалось).
Один из шлюпов, совершая вынужденную посадку на Землю, разбился на английской земле. Так шприц оказался торчащим из руки матери Хоррор, и так появилась сама Хоррор - наполовину человек, наполовину милеат.
Когда она родилась, сердце матери не вынесло разочарования от вида принесенного плода и она скончалась. Отец же, напротив, был очень рад, ведь урода можно было выгодно продать бродячим цирковым артистам. Он стал растить ее, по-своему заботясь о ней. Как-то раз, посоветовавшись с зеленым змием, он решил, что без рук Хоррор будет оценена выше, и, не откладывая в долгий ящик, заботливый отец их отрубил. Каково же было изумление злосчастного родителя, когда проснувшись поутру, он нашел руки на их законном месте. Сначала он подумал, что ему давеча все привиделось (уж больно хватка змия крепка), однако, увидев лужу желтой крови, понял, что ошибся. В нем взыграло любопытство естествоиспытателя (а, как известно, чрезмерное любопытство – удел недалеких натур), и он отрубил их снова. Хоррор вскрикнула от боли и потеряла сознание. И вдруг, руки, отброшенные отцом, зашевелились и поползли к Хоррор. Остальное было минутным делом. Приладившись на место, как паззл, руки приросли к плечам. Хоррор открыла глаза и прошептала: «Не надо больше, папа!». Онемевший от увиденного, услышав, что дочка говорит (ей было полтора месяца), отец рухнул без чувств.
Обнаружив чудесную способность дочери к самовосстановлению, папаша открыл для себя ни с чем несравнимое удовольствие срывать на ней свой гнев. Он топил ее, жег, ломал, корежил, рубил вдоль и поперек, перекручивал в мясорубке, бросал в пропасть. Хоррор молча сносила это, в то же время тщетно пытаясь выработать в себе невосприимчивость к боли.
Единожды осознав, что мир, который ее окружает, полон изъянов, Хоррор целиком погрузилась в грезы. Она подолгу бродила по лесам и лугам, впитывая в себя музыку природы, вела долгие беседы с полевой ромашкой, кланялась медведю, играла вдогонки с зайцем, подпевала соловью. И все же она была одинока до той поры, пока однажды на зов ее души кто-то не ответил ласковым шепотом. Так в ее жизни появился Мальчик.
Они не могли видеться наяву, но подолгу гостили в мечтах друг друга. Он стал ее утешением, она – его единственным другом. С одиночеством было покончено. Хоррор и Мальчик торжественно похоронили его под старым вязом, пообещав друг другу никогда не расставаться.
По мере того, как Хоррор росла и с ее внешностью происходили метаморфозы, отец все больше падал духом. Она перестала быть уродом и выиграла спор с закатом, о том, кто краше. И даже за третий глаз ничего нельзя было выручить. Стоило отцу предложить кому-нибудь быть осмотренным проницательным янтарным глазом, чтобы затем Хоррор рассказала, что она увидела в глубинах души этого человека, как, получив ответ, люди в ужасе разбегались и долго еще после того не казали носа на улицу, сгорая от стыда. Правду о себе не хотел слышать никто.
Отцу оставалось лишь поскорее сбыть ее с рук. В пасмурные дни Хоррор не могла питаться солнечными лучами, и ее приходилось кормить. Свиньи в такие дни получали чуть меньше помоев и сердце заботливого крестьянина сжималось от жалости к ним. Он посадил ее на повозку и отправился с ней в город, чтобы продать ее в бордель. День был невыносимо жарким. На полдороги отцу стало нехорошо, он раскраснелся, все его жирное тело заходило ходуном и он, недолго думая, умер от апоплексического удара. Хоррор вернулась домой, сообщила родственникам в соседнюю деревню, закопала отца во дворе и разбила на этом месте клумбу с маргаритками.
Родичи, пообщавшись с Хоррор, решили, что толку от нее не будет, и отправили ее в бедлам (учреждение для умалишенных). Так начался новый виток ее существования.
В палате невыносимо пахло мочой и фекалиями, спать приходилось по очереди, санитары были злы как черти и в своем исступлении давали фору больным. Издевательства здесь были куда изощреннее отцовских. Ее часами пытали водой, не давали спать, посадили на цепь, нещадно били, резали, рвали, кололи, пеленали, вызывали непроизвольные испражнения и рвоту.
Силы Хоррор начали угасать. Мальчик по-прежнему был далеко и все еще ничем не мог ей помочь. Она чахла, словно цветок, напоенный вместо воды зловонной жижей, все меньше надеясь на спасение. Мальчик же, как мог, утешал ее, сходил с ума, грыз стены, откусил себе два пальца, но вакцина все еще не была готова. Она перестала заботиться о самовосстановлении, и была вся истерзана, покорно ходила на пытки, заболела чахоткой и почти ослепла.
И вот однажды силы совсем покинули Хоррор, и она отпустила свою надежду, эту бьющуюся в ее руках свободолюбивую птицу, прочь. Та взметнулась ввысь, расцарапав ей ладонь, и исчезла в небесной глади. В ту же секунду Хоррор захлебнулась собственной рвотой и умерла.
Ночью на задний двор, пристанище мешков с мусором и мешков с трупами, проник странный гость. Он стряхнул с себя остатки звездной пыли и быстро зашагал по направлению к дурно пахнущей куче. Отыскав мешок с мертвой Хоррор, гость взвалил его на плечо и был таков. Часом позднее на космическом челноке R-240 происходило следующее: Мальчик (а это был он) раскрыл мешок, вынул Хоррор и не смог сдержать слез – она была вся изуродована (в его грезах она выглядела куда лучше, не желая показываться такой) и уже начала разлагаться. Он обмыл ее тело отваром душистых трав, поместил в воскреситель – гордость эцварокенов, и стал ждать.
К тому моменту, когда Хоррор открыла глаза, она снова была свежей, юной и прекрасной как июньская ночь. Раны зарубцевались, не оставив на ней и следа, а горечь сменилась радостью долгожданной встречи. Мальчик склонился над Хоррор и ласково перебирал ее волосы. Она задремала. Оказалось, помимо прочего, что они поразительно схожи во всем, словно мужская и женская стороны одной сути. Их тихое счастье лилось через край. Мальчик настроил корабль на автоматизированное управление, лег рядом с Хоррор и безмятежно уснул. Ему снилось, как он знакомит Хоррор с многочисленной родней (Мальчик был одним из воскрешенных эцварокенами милеатов), друзьями, добрым старым везауритом, удалившимся от дел и живущим теперь на оранжевой горе, что рядом с летающим шале Мальчика; как они устроятся, сколько ей предстоит узнать о своем новом доме и как много впереди у них светлых безмятежных дней. Они летели на Риин, а впереди них, гордо взмахивая белоснежными крыльями, летела надежда…
Мораль сей сказки такова: все плохое, что с нами происходит, возможно, лишь предваряет то хорошее, что нам еще предстоит. А, возможно, и нет…
©petrovich, 2010